Девушка, широко открытыми глазами глядя на все, что ее окружало, впитывала в себя атмосферу большого города. Анита старалась обращать внимание даже на мелочи, начиная с того, как женщины ловко распахивают свою одежду, — она научилась подбирать подол платья, спускаясь по лестнице, и «показывать нижнюю юбку из тафты» — до запаха масла на пирожных, привычку парижан есть баранину почти сырой и знаменитой антипатии некоторых парижан к приезжим. Из нее вышла благодарная и легко обучаемая ученица, которая все схватывала на лету и которой не нужно было повторять дважды одно и то же. Анита обладала упорством, умением открыто и спокойно учиться тому, чего она не знала, проявляя при этом безграничную любознательность. Так, во всяком случае, докладывала мадам Дижон радже, который, находясь вдали, получал удовольствие от хорошо сделанной работы.
В день рождения Аниты компаньонка удивила именинницу тортом, который она заказала: на нем было сто зажженных свечей.
— Но ведь мне еще только семнадцать лет! — воскликнула девушка.
— Это для того, чтобы ты прожила сто лет и чтобы все годы были очень счастливыми, — ответила мадам Дижон. Анита, искренне тронутая, крепко обняла ее.
Позже в салоне апартаментов она нашла футляр с серебряными украшениями для поездки — подарок, который вызвал бурю чувств, поскольку напомнил о предстоящей ей дальней дороге. Она также обнаружила билеты в оперу на спектакль классического балета, ее любимый спектакль, а рядом с ними — красивый перламутровый бинокль, который она просила, чтобы лучше видеть танцовщиков. Ее привязанность к танцу, которую она сохраняла в глубине души, нашла в Париже благодатную почву для культивирования. Каждую неделю Анита ходила на какой-нибудь спектакль.
Так проходили месяцы, заполненные занятиями, прогулками в экипаже и посещениями театра. Размеренная жизнь Аниты, которой она сумела воспользоваться, чтобы измениться и стать светской дамой, продолжалась. Вскоре она научилась хорошо говорить по-французски, а писать на нем лучше, чем на испанском. Правда, ей не удалось избавиться от сильного испанского акцента. Это выводило Аниту из себя, но мадам Дижон успокаивала девушку, говоря, что благодаря акценту ее речь приобрела экзотический и очень привлекательный оттенок. Супруги Дельгадо тоже испытывали неловкость, говоря по-французски, а ее сестра Виктория особенно, потому что у нее появился жених из Америки, «очень красивый и очень богатый». Она познакомилась с ним на одном из приемов в британском посольстве, куда раджа пригласил обеих сестер перед отъездом. Его звали Джордж Вайненс, он был из одной известной семьи в Балтиморе. Американец болтал без умолку и относился к типу мужчин-обольстителей. Он говорил, что изобрел автомобиль на электрическом ходу, который собирался запатентовать, чтобы производить его на одной из фабрик в Швейцарии. Аните совсем не нравился такой невоспитанный воздыхатель; она считала его фанфароном, но не осмеливалась сказать что-нибудь сестре, чтобы не разбивать ее иллюзии.
Родители Аниты устали от жизни в Париже, где они практически никого не знали. Несмотря на роскошь, которая их окружала, супруги горели желанием вернуться в Мадрид, чтобы воспользоваться своим новым положением. Они и не мечтали о лучшем будущем, которое обеспечил им индийский принц. Они грезили новыми проектами, представляя, как переедут в большой дом, займутся бизнесом и даже, возможно, купят себе автомобиль… «Чэсть» была единственным, что держало их во Франции. Прежде чем с триумфом вернуться в Мадрид, супруги Дельгадо должны были выдать дочь замуж, пусть даже это произойдет в холодном кабинете одной из парижских мэрий. Такое развитие событий развязало бы им руки, открыв двери к хорошей жизни, достатку и уверенности в будущем, но это требовало присутствия раджи.
А принц все никак не появлялся. Он неоднократно предупреждал о приезде и всякий раз в последний момент отменял свой визит, объясняя это не зависящими от него причинами. Ожидание затянулось настолько, что у Аниты начали появляться сомнения: «Раджа меня еще любит? Может, все прошло и поэтому он не возвращается? А если он приедет, а я ему уже не понравлюсь?» В любом случае ожидание, длящееся шесть месяцев, кажется вечностью, особенно когда тебе семнадцать лет.
Однажды, когда Анита возвращалась домой со своих занятий по этикету, ей показалось, что она видит знакомый силуэт. Человек, широко шагавший взад-вперед по улице Риволи перед входом в портик, как будто ожидал кого-то. Уже в холле Анита поняла: «Да это же Ансельмо!» Он не узнал ее из-за одежды и прически великосветской дамы. А она его узнала. Он не изменился: все тот же богемный вид, сухое кастильское лицо, которое делало его похожим на тореадора, и гибкий, как виноградная лоза, стан.
— Я приехал, чтобы писать картины в Париже, — сказал он ей. — Я окончил курс академии Сан-Фернандо и бросился сюда… Париж — столица мирового искусства…
— Так ты молодец, поздравляю.
В тот вечер они поужинали все вместе в апартаментах родителей. Ансельмо привез свежие новости из Испании, хотя там и не произошло ничего существенного с тех пор, как они уехали. Политическая ситуация продолжала оставаться напряженной и, казалось, раскалилась добела. В то же время король Альфонс XIII с «англичаночкой» крестили на той неделе своего отпрыска на французском Лазурном берегу, «как будто им было наплевать на то, что происходит в Испании», возмущался Ансельмо. В остальном все было по-прежнему, завсегдатаи проводили теперь время в оршадерии (кафе с оршадом) «Канделас», а борода у дона Рамона стала еще длиннее.